Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Несладко приходится? – прозорливо спросил Рыба.
– Сладко, но сироп иногда в горле застревает. Не туда и не сюда, – доверительно сообщил Николаша. – Вообще, Верка баба что надо. Лучшей и желать нельзя… Скажешь, нет?
– Не скажу.
– Всем хороша.
– Всем.
– Только сука редкостная. Железная Леди елы. Маргарет Тэтчер Ямало-Ненецкого автономного округа. Ты готовься, она с тебя за работу три шкуры драть будет. Вход в Веркин бизнес рубль, а выход – три рубля. Еще и должен ей окажешься.
Рыба-Молот неожиданно почувствовал себя зверем, попавшим в капкан. А в полуметре от капкана стоял совершенно свободный, обласканный судьбой Николаша. Стоял и ухмылялся.
– А с каких пирогов я окажусь ей должным? – удивился Рыба.
– Она найдет с каких. Любого об колено переломает. Верка – она такая, всех в кулаке держит. А я – ее. Так кто в этой жизни главный?
– Кто?
– Смекай, морда твоя гастрономическая. А пока смекаешь, неплохо было бы и в магазин слетать…
Это был простой человеческий разговор – хотя и не совсем приятный, но без политических завихрений и обсуждения идейной платформы партии власти. Может, пронесет, – подумал Рыба, отправляясь в магазин за бухлом.
Посещение магазина заняло гораздо больше времени, чем он предполагал. А все потому, что Салехард, в отличие от Питера, был городишкой небольшим, и каждый новый человек воспринимался в нем как событие. То же самое происходило и в Трубчевске, и в Кяхте, и в других малозначительных населенных пунктах. Каждый раз, возвращаясь в свой хмурый мегаполис, Рыба напрочь забывал об этом – поэтому очередная встреча с аборигенами выглядела как откровение. Откровением оказалась и продавщица из магазина, куда (по наущению Николаши) Рыба заглянул за водкой.
– Что-то я тебя раньше никогда не видела, – сообщила продавщица после того, как Рыба озвучил заказ и положил на прилавок деньги. – Приезжий?
– Вроде того.
– А откуда?
– Из Питера.
Стоило ему упомянуть о культурной столице, как продавщица разразилась десятиминутной тирадой, из которой Рыба узнал, что:
сама продавщица («зови меня Натальей, не ошибешься») хоть и никогда не бывала в Питере, но имеет к нему самое непосредственное отношение, – вроде бы (так гласит семейное предание) ее, продавщицын, род ведется от личного садовника императрицы Екатерины Великой, выписанного прямиком из Германии… а родственники ее первого мужа по материнской линии пережили блокаду – и как только живы остались?.. а племянница ее второго мужа и сейчас там обитает, зацепилась за Питер после института, мандалэйла, окрутила какого-то местного лося, быстренько у него прописалась, а лосиную мать траванула грибочками и теперь живет себе припеваючи в трехкомнатной квартире на проспекте Стачек, есть там у вас такой проспект?
– Есть, – подтвердил Рыба.
– Значит, не врала, мандалэйла, – расстроилась «зови меня Натальей, не ошибешься». – Вот всегда так: стервам все самое лучшее достается, а приличные люди последний хер с солью доедают. Ты-то сам женат?
– Разведен… Мне бутылку водки, пожалуйста. – Рыба попытался подтолкнуть «зови меня Натальей, не ошибешься» к исполнению профессиональных обязанностей.
– И правильно. И не женись больше. От баб все зло! Верно я говорю, Вань?.. – крикнула продавщица куда-то в темноту подсобки.
– А? Чего? – откликнулась темнота толстым мужским басом.
– Верно я говорю, что от баб все зло на свете?
– Куда уж вернее!
– Вот и Ваня, хи-хи, так думает, – подытожила «зови меня Натальей, не ошибешься».
По неожиданно всплывшему опыту прошлых лет Рыба-Молот знал: нельзя углубляться в дебри, нельзя вступать в дебаты и уж тем более нельзя спрашивать у продавщицы, что это еще за скрывающийся во тьме «Ваня» – истина в последней инстанции, что ли? И – заодно – нельзя спрашивать, что означает слово «мандалэйла»: то, о чем подумал Рыба, или что-то другое?..
– А надолго ты сюда?
– Как получится… – состорожничал Рыба-Молот. – Если получится… Если понравится… Может, и задержусь.
– Не понравится. Вам, питерским, что подавай?
– Что?
– Культур-мультур, вот что. А здесь с культур-мультур напряги. Здесь народ дикий. Вчера вот своими глазами видела, как в одном дворе с собаки шкуру заживо снимали.
– С какой собаки? – Рыба и не хотел, а втянулся в дурацкий разговор.
– С обыкновенной. С дворняги… Слышь, Ванька! – снова обратилась к темной подсобке «зови меня Натальей, не ошибешься». – Вчера-то чего видела! С собаки шкуру заживо снимали!
– И чего? – До сих пор не проявившийся Ванька отнесся к страшной новости равнодушно. – Сняли?
– Кто ж его знает… Сняли, наверное. Иначе зачем затеваться было?
– А собака? – содрогнувшись всем телом, спросил Рыба.
– А что собака? С тебя шкуру содрать – что бы с тобой было?..
– Две. Две бутылки водки! – потребовал Рыба, но продавщица снова проигнорировала его покупательский порыв:
– А как губернатор ваш поживает?
– Какой губернатор?
– Не какой, а какая… У вас же баба губернатор?
– А-а… Вроде того… Хорошо, наверное, поживает.
– Да уж! Поживают они – не нам чета… А правду говорят, что дочь ейная обкурилась и восемнадцать человек насмерть задавила, еле отмазали?
– Вообще-то, у нее сын.
– Да какая разница – дочь, сын! Главное – обкурилось чадо и восемнадцать душ насмерть… Правда это?
– Не слыхал.
– …и что она… То есть – он… Самолет угнал в Швецию, прямо с пассажирами, а летели-то они в Якутск. А как в Швецию прилетели, так никто обратно в Якутск не захотел, дураков нету. Попросили политического убежища, и вся недолга. А Путин после этого вызвал мамашку на ковер и сказал: приструни своего беспредельщика, иначе полетишь у меня с поста вверх тормашками…
– Вот так прямо и сказал? – изумился Рыба.
– Ну… прямо ли… криво… А ходят такие слухи.
– Где ходят?
– В народе ходят. Циркулируют… А еще говорят…
– Наташ! Поди сюда, – воззвала подсобка, но продавщица только рукой махнула:
– Да погоди ты! Мне тут питерский человек про тамошние нравы рассказывает… Дай послушать! Так чего там у вас слышно?
– Пока все спокойно.
– Как же – спокойно? А свадьба Волочковой?
– Не присутствовал. – Рыбе-Молоту очень хотелось потрафить продавщице, но все никак не вытанцовывалось, – вот и с балетной примой получился облом.
– Хи-хи! Ясно, что не присутствовал, по морде видно! А если бы присутствовал, то знал бы, что они всю царскую посуду перебили – в том месте, где фонтаны… Как его?